HHhH - Страница 69

Но среди своих – другое дело, конечно, и если Вальчик с Габчиком решили представиться друг другу, словно видятся впервые, так только затем, чтобы каждый из них знал, как называть другого, вернее – поскольку имена менялись, – какое имя используется в фальшивых документах другого именно сейчас.

– Живешь у тетушки?

– Да, но скоро перееду. Где я тебя найду?

– Передай записку с привратником, ему можно доверять. Попроси его показать коллекцию ключей – он сразу же поймет, что ты из своих. Пароль «Ян».

– Да, тетушка мне это сказала… «Ян» – как Кубиша зовут?

– Нет, здесь его зовут Ота, так случайно получилось.

– Ладно, договорились.

Этот эпизод не слишком-то много дает, к тому же он практически целиком придуман, так что, наверное, не оставлю его в окончательном тексте.

178

Вальчик приехал в Прагу – и по городу теперь слоняются с десяток парашютистов. Теоретически каждый выполняет задание, с которым прислана именно его группа, и, по законам подполья, им желательно как можно меньше общаться друг с другом, ведь в таком случае, если поймают одного, остальные не последуют за ним. Вот только на практике это почти неосуществимо: адресов, где парашютистов могут приютить, совсем немного, а из предосторожности они должны перемещаться как можно чаще. Поэтому в реальности стоит одному парашютисту покинуть какую-то квартиру, туда немедленно вселяется другой, и все члены всех групп более или менее регулярно пересекаются.

К примеру, через дом Моравцовых прошли почти все, кто десантировался в Чехии и прибыл в Прагу. Глава семейства никому не задавал никаких вопросов, мать, которую постояльцы ласково звали «тетушкой», пекла им пироги, сын, Ата, от всего сердца восхищался таинственными парнями, прячущими пистолет в рукаве.

В результате всей этой суеты с переездами Вальчик, изначально включенный в группу «Сильвер А», довольно быстро сближается с ребятами из группы «Антропоид», и вот он уже помогает Габчику и Кубишу с ориентировками.

Так и получилось, что Карел Чурда из десантной группы «Аут дистанс» встречается почти со всеми: как с парашютистами, так и с теми, чьи дома служат им убежищем. Стало быть, может при надобности не только назвать имена, но и указать адреса…

179

«Я обожаю Кундеру, однако мне куда меньше других нравится единственный его роман, действие которого происходит в Париже. Потому что там он все-таки не в своей стихии – ну, как будто надел очень красивый пиджак, но на полразмера меньше своего или на полразмера больше… (Смех.) А вот когда Милош и Павел идут по Праге, я во все верю».

Я процитировал интервью Маржан Сатрапи, данное ею журналу Les Inrocks по случаю выхода на экраны ее очень хорошего фильма «Персеполис». Читая это интервью, я ощущаю смутное беспокойство. Делюсь им с молодой женщиной, в чьем доме листаю журнал, но она меня успокаивает: «Да, но ты-то бывал в Праге, ты жил там, ты любишь этот город!» Конечно, только ведь у Кундеры с Парижем ровно то же самое! Впрочем, Маржан Сатрапи сразу же добавляет вот что: «Даже если я проживу во Франции еще двадцать лет, выросла я не здесь. И в моих произведениях всегда будет чувствоваться Иран. Конечно, я люблю Рембо, но имя Омар Хайям говорит мне куда больше». Странно, я никогда о таком не задумывался, тем более – в этом ключе. Разве Деснос мне ближе Незвала? Не уверен… И не думаю, что Флобер, Камю или Арагон мне ближе Кафки, Гашека или Голана. Как, впрочем, и Маркеса, Хемингуэя или Анатолия Рыбакова. Неужели Маржан Сатрапи почувствует, что я не рос в Праге? Неужели она мне не поверит, когда «мерседес» выедет к повороту? Еще она говорит: «Хотя Любич и стал голливудским режиссером, он всегда, раз за разом, заново сочинял, заново придумывал Европу – Европу восточноевропейского еврея. Даже когда действие его фильмов происходило в Соединенных Штатах, для меня это были Вена или Будапешт. Ну и пусть, так даже лучше». Но ведь раз так, у Маржан будет впечатление, что действие моей книги разворачивается в Париже, где я родился, а не в Праге, куда я всегда стремлюсь всем своим существом? Неужели, когда я поведу «мерседес» по пражским предместьям, по Голешовице к повороту на Тройский мост, Маржан станут мерещиться парижские пригороды?

Нет, моя история начинается в одном из городов на севере Германии, продолжается в Киле, Мюнхене, Берлине, потом действие перемещается в Восточную Словакию, ненадолго задерживается во Франции, затем в Лондоне, в Киеве, возвращается в Берлин и заканчивается в Праге, Праге, Праге! Прага – город ста башен, сердце мира, око циклона моей фантазии, Прага с пальцами дождя, барочная мечта императора, каменный очаг Средневековья, музыка души, протекающая под мостами, император Карл IV, Ян Неруда, Моцарт и Вацлав, Ян Гус, Ян Жижка, Йозеф К., Praha s prsty deště, «шем» на лбу Голема, Лилиова улица с ее всадником без головы, Железный человек, который ждет невинную девушку: лишь она может его спасти, да и то раз в сто лет, меч, замурованный в кладке моста, и этот слышный мне сегодня, сейчас топот сапог… сколько еще он будет слышен? Год. Может быть, два. На самом деле – три. Я в Праге, не в Париже, а в Праге. В сорок втором году. Только начинается весна, а у меня нет куртки. «Экзотика – то, что я ненавижу», – говорит дальше Маржан. А в Праге нет никакой экзотики, потому что это сердце мира, гиперцентр Европы, потому что именно в Праге той весной 1942 года разыграется один из самых великих эпизодов великой трагедии вселенной.