HHhH - Страница 102

102

Я в Праге – и предчувствую, что я здесь в последний раз. Меня, как всегда, окружают населяющие город каменные призраки, одни угрожают, другие доброжелательны или безразличны ко мне. Я вижу постепенно исчезающее под Карловым мостом тело темноволосой молодой женщины с белым как мел лицом и фигурой, достойной резца скульптора, летнее платье облепляет ее живот и бедра, струи воды вычерчивают на ее обнаженной груди (будто крышку шкатулки распахнули) магические формулы, которые тут же и исчезают. Воды реки омывают сердца мужчин, и поток уносит их. Кладбище, как всегда, закрыто. С вымощенной камнем Лилиовой улицы до меня доносится стук лошадиных копыт. В сказках и легендах старой Праги, Праги алхимиков, говорится, что Голем вернется, когда городу будет грозить опасность. Голем не вернулся защитить чехов и евреев. Железный человек, остановленный вековым проклятием, не пошевелился ни тогда, когда оккупанты создали Терезинский концлагерь, ни тогда, когда они убивали людей, ни тогда, когда грабили, притесняли, пытали, изгоняли с родной земли, расстреливали, пускали отраву в газовые камеры, уничтожали всеми способами, какие только могли изобрести. Ко дню высадки Габчика и Кубиша в Чехии было уже слишком поздно, бедствие слишком распространилось, времени хватало только на месть. Месть яркую, ослепительную, но дорого, очень дорого обошедшуюся им самим, их друзьям и народу, который они так любили.

Леопольд Треппер, руководитель разведывательной сети «Красная капелла» – легендарной организации, действовавшей на территории Франции, – как-то заметил: когда участник Сопротивления попадает в руки врага и ему предлагают сотрудничество, он может согласиться или отказаться. Если соглашается, у него еще есть шанс ограничить ущерб, который он этим наносит: надо говорить по минимуму, использовать увертки и уходить от ответа, выигрывая время, выдавая информацию в час по чайной ложке. Именно так поступил сам Треппер, когда его арестовали, и к той же стратегии прибегнул A54.

Но в обоих этих случаях речь шла о профессионалах, о шпионах самого высокого уровня. А обычно тот, кого не могли сломить самыми жестокими пытками, но кто в конце концов позволял себя уговорить, – стоило ему сдаться, стоило принять решение… по словам Треппера, которые мне запомнились, чаще всего «скатывался в предательство, как в грязь». Карелу Чурде оказалось мало навести гестаповцев на след исполнителей покушения, он снабдил нацистов еще и всеми контактами, какими располагал, назвал имена всех людей, которые помогали ему со дня возвращения на родину. Он продал Габчика и Кубиша, но он отдал просто так всех остальных. Ему, к примеру, совершенно необязательно было упоминать о существовании радиопередатчика «Либуше», а он, вместо того чтобы попросту промолчать, навел гестапо на след двух последних уцелевших парашютистов из группы Вальчика «Сильвер А» – капитана Бартоша и радиотелеграфиста Потучека. След привел немцев в Пардубице, где Бартош, поняв, что ему не уйти от погони, после короткой перестрелки пустил себе пулю в сердце, как и его товарищи. К несчастью, в кармане у него нашли записную книжку со множеством адресов, и Паннвиц смог разматывать клубок дальше. Нить от этого клубка привела к маленькой деревушке Лежаки, которая повторила судьбу Лидице. 26 июня Иржи Потучек, последний оставшийся в живых парашютист, отправил со своего радиопередатчика последнюю информацию: «Деревня Лежаки, где я находился вместе с “Либуше”, стерта с лица земли. Люди, которые помогли мне спастись и спасти передатчик, арестованы (выживут только две маленькие белокурые девочки: их сочли пригодными для германизации. – Л. Б.). Фреды (Бартоша. – Л. Б.) в этот день в Лежаках не было, я не знаю, где он сейчас, а он не знает, где я. Я надеюсь, нам удастся найти друг друга, но пока я один. Следующая передача – 28 июня в 23 часа». Потучек скитался по лесам, его выследили в другой деревне, он сумел сбежать и оттуда, проложив себе дорогу выстрелами из револьвера, но – загнанный, измученный, истощенный – был в конце концов пойман и расстрелян близ Пардубице 2 июля. Я сказал, что Потучек оставался последним из парашютистов? Нет, это неверно. Был еще и Чурда. Предатель, который взял свои миллионы, получил от властей документы на другое имя, женился на коренной немке, стал двойным агентом «с полной занятостью», жил припеваючи и работал на новых хозяев. А немецкого суперагента А54 отправили в Маутхаузен, где ему удавалось оттягивать и оттягивать свою гибель, играя роль Шахерезады. Только ведь не у всех есть в запасе столько сказок, сколько было у него. Ата Моравец и его отец, невеста Кубиша Анна Малинова, невеста Габчика девятнадцатилетняя Либена Фафкова (скорее всего, беременная) вместе со всей своей семьей, Новаковы, Сватошовы, Зеленковы, Пискачек, Кодл, я стольких еще забыл, православный священник из храма Кирилла и Мефодия вместе со всем своим штатом, жители города Пардубице, все, кто – более или менее тесно – был связан с парашютистами, кого уличили в том, что помогал им, были арестованы, депортированы, расстреляны или удушены газом. Учитель Зеленка все-таки успел разгрызть во время ареста капсулу с цианистым калием. Говорят, что госпожа Новакова, мать девочки с велосипедом, сошла с ума, прежде чем ее вместе с детьми отправили в газовую камеру. Очень немногим удалось, как привратнику в доме Моравцовых, просочиться сквозь крошечные ячейки расставленной гестаповцами сети. Даже пес Балбес, которого Вальчик доверил жене привратника, а та успела передать другим людям, опять-таки по слухам, умер от горя, лишившись хозяина. И добавим сюда тех, кто вообще не имел отношения к убийству, – заложников, евреев, политических заключенных, казненных в отместку, целые деревни, Анну Марущакову и ее возлюбленного, чья невинная переписка стала причиной бойни в Лидице, а кроме того, семьи парашютистов, провинившиеся лишь в том, что у них родственные связи с преступниками, хоть в каком колене. Мужчин, женщин, детей, носивших фамилии Вальчик и Кубиш, брали целыми группами, отправляли в Маутхаузен и убивали там в газовой камере. Только семья Йозефа Габчика – его отец и сестры – избежала казни, но исключительно благодаря национальности: они были словаками, страна-сателлит не подверглась оккупации, и Словакия, желая сохранить хотя бы иллюзию независимости, не решилась вынести смертный приговор соотечественникам даже ради того, чтобы угодить своему грозному союзнику. Как бы там ни было, результатом покушения на Гейдриха стала гибель тысяч людей, и рассказывают, будто все, кого потом судили за помощь, за поддержку парашютистов, отважно заявляли прямо в лицо судьям-нацистам, что ни о чем не жалеют, ни в чем не раскаиваются, более того – гордятся возможностью умереть за родину. Моравцовы не выдали своего привратника, Фафковы не выдали Огоуновых, и те тоже выжили. Честь и хвала этим мужчинам и женщинам, этим людям доброй воли – примерно так мне хотелось бы сказать, очень не хотелось бы забыть об этом, рассказывая свою историю, как бы неловко и неуклюже я ее ни рассказывал, как бы неловки и неуклюжи ни были по существу своему любые соболезнования, любые изъявления признательности.

102