HHhH - Страница 101

101

13 июня 2008 года. Проходит еще двадцать минут. Как ни стараются пожарные, плита не поддается. Работяги на плохом немецком объясняют стоящим рядом вооруженным эсэсовцам, что их молотами такой камень не разбить. Усталые и раздраженные, эсэсовцы отправляют их восвояси и приносят динамит. Подрывники некоторое время колдуют над плитой, а когда с подготовкой покончено, выпроваживают всех из церкви. На улице тоже всех от храма оттесняют. Тишина, воцарившаяся наверху после суеты, настораживает парашютистов, и они перестают рыть. Прислушиваются. И совершенно точно осознают: что-то там готовится. Взрыв подтверждает их предчувствия. Их окутывает облако пыли.

16 июня 2008 года. Паннвиц приказывает убрать мусор. Плита оказывается расколотой надвое. Один из гестаповцев просовывает голову в отверстие между двумя половинами плиты и тут же отшатывается: вокруг свищут пули. Паннвиц улыбается, он доволен: наконец-то нашелся вход. Эсэсовцам приказывают спуститься, но выясняется, что доступ в крипту по-прежнему затруднен: ведущая вниз лестница слишком узкая, и по ней сразу нескольким людям не пройти. Первая попытка оказывается неудачной, немцев встречают выстрелами, шедшие впереди падают, как кегли, остальные, бросив раненых, в панике отступают. Но теперь парашютистам приходится следить за тремя «входами» одновременно. Воспользовавшись тем, что они отвлеклись от амбразуры, один из пожарных хватается за лесенку в тот момент, когда кто-то из парашютистов в энный раз выталкивает ею шланг, и ему удается вытащить лесенку наружу. Франк, видя это, аплодирует. Пожарный вроде бы получит за свой подвиг большое вознаграждение (но будет сурово наказан в сорок пятом, когда Чехию освободят).

17 июня 2008 года. Все чудовищно усложняется. У обороняющихся больше нет их импровизированной «телескопической руки», и бункер, осаждаемый со всех сторон, теперь захлебывается – в прямом и переносном смысле. С той минуты, когда у эсэсовцев вдобавок к по-прежнему опасной для парашютистов амбразуре в стене появились еще два пути для проникновения в крипту, сопротивляющимся понятно: это конец. У них нет сомнений в том, что положение безнадежно. Парни перестают рыть землю (если раньше не перестали) и сосредоточиваются исключительно на стрельбе. Одни эсэсовцы по приказу Паннвица снова идут в атаку, пользуясь главным входом, другие в это время кидают в крипту гранаты, кого-то посылают еще разок попробовать спуск через люк. Тем не менее Sten’ы палят напропалую, ребята не сдаются агрессорам. Полная сумятица, просто форт Аламо, иначе и не скажешь, это длится, и длится, и длится, и никак не завершается, на них наступают со всех сторон: через люк, по лестнице, сквозь дыру в стене; гранаты, падая в воду, пока еще не взрываются – и четверо парашютистов стреляют по всему, что движется.

18 июня 2008 года. У них остается последний магазин с патронами, такое, думаю, замечают даже во время сражения – или особенно во время сражения. Этим четверым нечего сказать – все сказало их оружие. Габчик и Вальчик улыбаются друг другу – я в этом уверен, я так и вижу их улыбки. Они знают, что хорошо сражались. В полдень или около того внизу раздаются четыре одиночных выстрела, они слышны даже сквозь грохот сражения. И сразу наступает тишина. Тишина окутывает Прагу, будто саван из пыли. Все эсэсовцы замирают на месте, никто больше не решается выстрелить да и просто пошевелиться. Все выжидают. Паннвиц и тот одеревенел. Наконец комиссар кивает эсэсовскому офицеру, но тому явно не хочется в крипту, в нем нисколько не чувствуется мужественной уверенности, которую, согласно уставу, положено демонстрировать при любых обстоятельствах, и этот немец поручает пойти и проверить двум своим солдатам. Те осторожно спускаются на пару ступенек, оборачиваются на командира, смотрят на него – ни дать ни взять ребятишки. Офицер машет рукой: продолжайте, weiter, weiter! Все, кто находится сейчас в церкви, молча следят за разведчиками взглядом. Солдаты уже в крипте, их не видно. После их исчезновения проходят еще долгие секунды. И вот раздается крик. Буквально – из загробного мира. По-немецки. Офицер больше не колеблется, он с пистолетом в руке бросается вниз, потом поднимается – штаны у него мокрые до бедер – и орет: «Fertig!» Все кончено. Четыре трупа плавают в воде – это тела Габчика, Вальчика, Шварца и Грубого, убивших себя, чтобы не достаться живыми врагу. На поверхности воды покачиваются клочки порванных банковских билетов и удостоверений личности. При осмотре подземелья находят спиртовку, одежду, матрасы и книгу. На стенах кровавые следы, на ступеньках деревянной лестницы – лужи крови (уж эта-то кровь – точно немецкая). И много гильз, но ни единого патрона: парни сохранили последние для себя.

Полдень. Семистам, если к тому времени не больше, эсэсовцам понадобилось семь часов, чтобы уложить семерых.

251

Моя история подходит к концу, и я чувствую внутри себя вакуум, я не просто устал, вымотан, опустошен – я абсолютно пуст. Я мог бы здесь и остановиться, но нет, так дело не пойдет. Люди, которые участвовали в этой истории, не персонажи, или, точнее, поскольку они стали персонажами по моей воле, я не хочу к ним относиться как к персонажам. С тяжестью на душе, не делая из этого литературу или, по крайней мере, безо всякого желания делать из этого литературу, расскажу, что стало с теми, кто еще оставался жив в полдень 18 июня 1942 года.

Когда я смотрю новости, когда читаю газету, когда встречаюсь с людьми, хожу в гости к друзьям и знакомым, когда вижу, как любой из нас суетится и пытается куда-то втиснуться, переходя от одного абсурдного зигзага жизни к другому, мне кажется, что мир смешон, трогателен и жесток. Примерно то же с этой книгой: история жестока, главные герои трогательны, я сам смешон. Но я в Праге.

101