HHhH - Страница 98

Троих парней, засевших на хорах, дождем осыпают осколки цветного стекла. Да, их там всего трое – Кубиш из группы «Антропоид», Опалка из «Аут Дистанс» и Бублик из «Биоскопа», – и все трое отлично знают, что им надо делать. Надо перекрыть доступ к лестнице, надо экономить патроны, надо вести перекрестный огонь и убивать каждого, кого только смогут. Тех, кто снаружи, охватывает лихорадочное возбуждение. Как только смолкают пулеметы, в церковь врываются новые отряды немцев из спецподразделений. Слышно, как Паннвиц кричит: «Attacke! Attacke!» – однако с умом рассчитанных коротких очередей оказывается достаточно, чтобы немцы отступили, потому, едва ворвавшись, они тут же откатываются обратно и скулят, как побитые щенки. Между двумя волнами этого нашествия немецкие пулеметы поливают храм долгими очередями, крошащими камень и рвущими в клочья все остальное. Когда говорят тяжелые пулеметы, Кубиш и его товарищи не могут отвечать, они вынуждены пережидать бурю, они пробуют укрыться получше за массивными колоннами. К счастью для них, захватчики весьма уязвимы для своего же огневого прикрытия, ну и получается, что пулеметы, стреляющие с крыши, нейтрализуют атаку и оборону в равной степени. Положение у трех парашютистов, конечно, шаткое, неустойчивое, но минуты переходят в часы, а они все держатся.

Когда Карл Герман Франк выезжает на поле битвы, он, вполне возможно, по наивности думает, что к его появлению там все уже будет закончено, но вместо того с изумлением обнаруживает невообразимый хаос на Рессловой улице и Паннвица, который обливается потом в своем гражданском костюме с чересчур туго затянутым галстуком. «Attacke! Attacke!» Волны атаки разбиваются одна за другой. На лицах раненых, которых вытаскивают из этого ада, чтобы увезти в больницу, написано облегчение – не то что у Франка: главнокомандующий «операцией возмездия» сильно раздосадован, и это очень заметно. Погода дивная, небо голубое, но из-за грохота стрельбы наверняка проснулся весь город, и мало ли что проклятые чехи теперь начнут болтать. Ничем хорошим это не пахнет. В полном соответствии с многовековой традицией поведения в критической ситуации начальник облаивает подчиненного и требует, чтобы террористов обезвредили сию же минуту. Проходит час – пули все так же свистят, летая во всех направлениях. Паннвиц удваивает напор: «Attacke! Attacke!» Но эсэсовцы уже поняли, что лестницы им все равно не одолеть, и меняют тактику: решено начать чистку этого логова снизу. Огневое прикрытие, штурм, ружейная пальба… надо забрасывать их гранатами до тех пор, пока самые ловкие или везучие гранатометчики не попадут в цель. После трех часов противостояния хоры сотрясает серия взрывов – потом все стихает. Наконец-то. Долгие минуты никто не рискует пошевелиться, и вот звучит приказ «пойти посмотреть». Солдат, которому поручено подняться по лестнице, покорно принимает свою участь, правда, не идет к лестнице уверенным шагом, а плетется, с тревогой ожидая автоматной очереди, которая уложит его на месте. Но нет, сверху не стреляют. Он поднимается на хоры и, когда дым рассеивается, обнаруживает там три бездыханных тела. Опять нет – так неточно: обнаруживает один труп и двух лежащих без сознания тяжелораненых. Опалка убит, Бублик и Кубиш еще дышат.

Паннвиц, услышав рапорт, сразу же вызывает «скорую помощь». Вот это да! Вот, что называется, приятная неожиданность! Надо спасти этих людей – и можно будет их допросить. У одного из раненых раздроблены обе ноги, состояние другого ничуть не лучше, ну и пусть, все равно попробуем. По улицам Праги мчится карета скорой помощи, ревет сирена. Но когда машина подъезжает к больнице, Бублик уже мертв. Двадцать минут спустя умирает от ран и Кубиш.

Кубиша нет в живых. Как грустно, что я вынужден это написать. Мне хотелось бы лучше узнать его. Мне хотелось бы выручить его из беды. Кажется, по свидетельствам очевидцев, на хорах, где-то сбоку, в самом конце, имелась заколоченная дверь; там, за ней, скорее всего, выход в соседний дом – стало быть, три парашютиста могли бы сбежать. Ну почему, почему они этой дверью не воспользовались?! История – История с прописной буквы – единственное, что подходит под определение истинной неизбежности: ее можно сколько угодно перечитывать и трактовать, но ее не перепишешь. Что бы я ни делал, что бы ни говорил, я не сумею воскресить храбреца Яна Кубиша, героического Яна Кубиша, человека, который убил Гейдриха. Мне не доставляет ни малейшего удовольствия рассказывать то, что приходится рассказывать, эта глава писалась не одну неделю, с огромным трудом – и ради какого результата? Три страницы беготни туда-сюда вокруг церкви и три мертвеца. Кубиш, Опалка, Бублик – они умерли как герои, но ведь умерли. И у меня даже нет времени их оплакать, потому что История – это неизбежность на марше, она никогда не останавливается. Никогда.

Немцы роются в обломках и мусоре и ничего там не находят. Они выносят труп убитого на хорах парашютиста, кладут на тротуар и приказывают привести Чурду – для опознания. Предатель шепчет, опустив голову: «Опалка». Паннвиц ликует: вот это здорово! Он предполагает, что двое остальных – участники покушения. Те, кого Чурда назвал на допросе, Йозеф Габчик и Ян Кубиш. Он не знает, что Габчик сейчас у него под ногами…

А Габчик, стоило прекратиться стрельбе, сразу понял, что его друг погиб. Как было не понять, ведь ребята никогда не сдались бы гестаповцам живыми. И теперь – вместе с Вальчиком и еще двумя парашютистами (Яном Грубым из «Биоскопа» и Ярославом Шварцем из «Тина» – этот последний недавно прилетел из Лондона, для того чтобы совершить новое покушение, теперь на министра-коллаборациониста Эммануэля Моравца) – он ждет, что эсэсовцы либо ворвутся в крипту, либо уйдут, так и не вышибив их из подземелья.