HHhH - Страница 34

91

Эта сцена, как и предыдущая, вполне правдоподобна – и целиком придумана. Что за бесстыдство – управлять действиями человека, который давно умер и не способен защититься! Заставлять его пить чай, когда, вполне вероятно, он любил только кофе. Надевать на него два пальто, когда у него, может, и было-то всего одно. Сажать его в автобус… а вдруг он ехал поездом? Отправлять его в дорогу вечером, если он оставил Жилину утром. Мне стыдно.

Но могло быть и хуже. Я избавил Кубиша от подобного же вольного обращения, наверное, только потому, что знаю о его родной Моравии меньше, чем о Словакии. Кубиш уехал в Польшу, а оттуда – не знаю, каким способом, – во Францию и вступил там в Иностранный легион. Вот и все, что я могу о нем рассказать. Не знаю даже, побывал ли он в Кракове, первом месте сбора чехословацких солдат, отказавшихся капитулировать. Предполагаю, что он стал легионером на юге Франции, в Агде, войдя в 1-й пехотный батальон Чехословацких вооруженных сил за границей. Впрочем, может быть, батальон, чьи ряды множились день ото дня, к тому времени превратился в полк… А несколько месяцев спустя это точно была уже целая дивизия, которая сражалась вместе с французской армией во время «странной войны». Я мог бы довольно долго рассказывать о том, как из чехословаков формировались во Франции «свободные вооруженные силы», об этих одиннадцати тысячах солдат, одиннадцати тысячах, складывавшихся из трех тысяч добровольцев и восьми тысяч оказавшихся так или иначе за пределами родины и мобилизованных чехов, и о доблестных чехословацких летчиках, которых собрали в Шартре и которые сбили или помогли сбить больше ста тридцати вражеских самолетов во время битвы за Францию… Но я уже сказал, что не хочу делать эту книгу учебником истории. Эта история – она моя, личная. Поэтому мои видения смешиваются тут порой с достоверными, доказанными фактами. Вот так вот.

92

Да нет, не так – так было бы слишком просто. Перечитывая одну из тех книг, которые стали для меня основными при сборе материала, книгу со множеством свидетельств, документов и фактов, собранных воедино и выпущенных под названием «Покушение на Гейдриха» чешским историком Мирославом Ивановым (она вышла во Франции в той же старой «зеленой» серии исторической литературы, что и «Самый длинный день», и «Горит ли Париж?»), я с ужасом обнаружил, сколько у меня ошибок, связанных с Габчиком.

К тому дню, 1 мая 1939 года, когда Габчик уехал из Словакии в Польшу, он был уже около двух лет как переведен на завод в окрестностях Тренчина, а значит, и жил теперь не в Жилине. То место, где, как я ничтоже сумняшеся повествую, он, покидая родной город, бросает последний взгляд на башни замка, вдруг показалось мне смешным. На самом деле Габчик не был демобилизован, и с началом оккупации его, сержанта, определили на работу в хранилище боевых отравляющих веществ. Я забыл упомянуть, что он сбежал из Тренчина, совершив перед тем саботаж: налил кислоты в находившийся на складе иприт, и это вроде бы каким-то, понятия не имею каким, образом должно было повредить немецкой армии. Серьезное упущение с моей стороны! Во-первых, я таким образом лишил Габчика его первого, пусть мелкого, но тем не менее мужественного акта сопротивления, можно сказать, обобрал, а во-вторых, я пропустил звено в длинной цепочке причин, обусловливающих человеческие судьбы: в краткой биографической справке, которую Габчик приложил к просьбе зачислить его в Англии кандидатом на выполнение специальных заданий, указано, что он покинул родину сразу же после саботажа. Останься парень тогда в Словакии, ареста ему было точно не миновать.

Зато оправдались мои предположения насчет Кракова: Габчик действительно отправился туда и вступил там в чехословацкую воинскую часть. Возможно, после наступления немецких войск, начавшего Вторую мировую войну, повоевав бок о бок с поляками, он бежал, как большинство оказавшихся во Франции чехов и словаков, через Балканы, пересек Румынию и Грецию, потом, с остановками в Стамбуле и Египте, достиг Марселя. А может быть, он выбрал более простой и практичный путь – через Балтию, морем от Гдыни до Булони-сюр-Мер, а оттуда уже на юг. Как бы он ни поступил, я уверен, что его одиссея заслуживает целой книги… Но ферматой, точкой, на которой следует задержаться, для меня в этой истории была бы его встреча с Кубишем. Где и когда они встретились? В Польше? Во Франции? По пути из одной страны в другую? Или позже, уже в Англии? Вот что мне хотелось бы установить. Пока еще не знаю, стану ли «визуализировать» (то есть придумывать!) обстоятельства их встречи, может быть – да, может быть – нет. Но если стану, это будет решающим доказательством того, что вымысел не щадит никого и ничего.

93

Поезд приближается к перрону. На платформе под гребенчатой остекленной крышей вокзала Виктория – полковник Моравец и несколько его соотечественников-эмигрантов. Из вагона выходит низкорослый мужчина с полысевшей головой и небольшими усиками. Выражение лица серьезное. Это Бенеш – бывший президент Чехословакии, тот, что подал в отставку сразу после Мюнхена. Но сегодня, 18 июля 1939 года (дата приезда Бенеша в Лондон), он воспринимается прежде всего как человек, который на следующий же день после 15 марта заявил, что Первая Чехословацкая республика, ставшая жертвой агрессии, несмотря на это, продолжает существовать. Немецкие дивизии, сказал он тогда, свели на нет уступки, на которые вынудили Прагу ее враги и ее союзники, уступки, на которые Прага пошла во имя мира, справедливости и здравого смысла, на что и ссылались во время кризиса 1938 года. Сейчас территория Чехословакии оккупирована, но республика жива. Ей необходимо продолжать сражаться, пусть даже и за своими границами. Бенеш, признанный чехословацкими патриотами единственным законным президентом, хочет как можно быстрее сформировать временное правительство в изгнании. За год до призыва, переданного по радио 18 июня, Бенеш – это в некоторой степени де Голль плюс Черчилль. В нем живет дух Сопротивления.